5
1943 год - самый тяжелый год.Через военкомат Семке дали направление в Детдом, там его одели в детдомовскую одежду, кормежка была скудная. Семке не нравился Детдомовский режим и он не раз убегал.
Он шел на рынок, снимал с себя одежду, менял ее на кису похлебки. Приходил к нашему жилью, садился на ступеньки крыльца в одних трусиках.
При встрече с мамой он, боясь наказания, убегал, прятался невесть где. И когда его, как бездомного, определяли в детский приемник, а выяснив, что его жилье Детдом – отправляли обратно.
Спустя короткий срок все повторялось заново. Семке жутко хотелось есть.
Печальнее было с Боречкой. В Детдом его не принимали из-за малого возраста. И мама приняла крайние меры. А точнее…
Почти рядом с нашим жильем расположился детдом для детей дошкольного возраста. Туда, как и везде, детей не принимали по причине перезагруженности.
Мама несколько дней наблюдала, изучала распорядок дня. Мама видела, как на подносе из пищеблока (если можно таким назвать), несли детям по кубичку хлеба и, что то в кастрюльке – это уже что – то!
Мама взяла Боречку за ручку, привела во двор и сказала:
– Видишь, сынок, хлебушек несут? Это деткам как ты. Ты посиди
и тебя возьмут и дадут хлебушка кусочек.
Боречка сидел и ждал. Мы с мамой сидели в "засаде", под ветвистым деревом, плодоносящим тутовник. В нашем поле зрения сидел голодный Боречка.
И вот – о чудо! – подошла женщина, взяла за ручку и повела в здание. О чем с ним разговаривали – самому Б-гу известно.
Был февраль месяц 1944 года. Ну, а пока, Боря – подкидыш зачислен в детский дом. Мы изучили время передвижения детей. Вот их привели к дереву – тутовнику. Они, как бы в дополнение к "питанию" собирали, чудом упавший с дерева тутовник, и с жадностью отправляли в рот.
Мама плакала, но подойти и обнять ребенка было опасно – могли мигом отправить восвояси.
В один из дней, придя к месту нашего наблюдательного пункта,
мы не обнаружили движения детей.
Нам объяснили, что детей вывезли за пределы города, в более
большое и просторное помещение.
Отступив немного к событиям того времени. Именно тогда чеченскую нацию сослали в Среднюю Азию. Чеченцы заполонили Наманган – они умирали от голода, от не приспособленности, многие дети остались сиротами. Именно с этими событиями связан переезд детей в другое место.
Нужно отдать должное народам Средней Азии – они безразмерно принимали беженцев на свои территории и помогали, чем могли – этого не забыть.
От папы вестей не поступало.
После запроса была выдана справка, в которой говорилось,
что Гендельман Зелик Давидович "не числится в списках
убитых, ни умерших от ран, пропавших без вести. Справка
дана для предоставления в военкомат. Для получения пенсии".
6
1944 год – маме назначили пенсию.
Получив пенсию, один раз в месяц мама снаряжала меня к Боречке
– на посещение. Покупался 1 стакан катыка (кислое молоко)
и кукурузная лепешка.
Я, голодная, слабая, преодолевая 3х – километровый путь, несу на вытянутых руках (подальше от носа) – ношу. Я не сомневалась в своей честности, меня не мучила совесть, что покушаюсь на Боречкину долю: я просто наклоняла стакан, потом выравнивала его и слизывала со стенки стакана молоко.
Далее я "обрабатывала" лепешку, слизывая с нее крошки, чтоб не упали на землю. Курьер из меня получался не надежный.
И вот, когда "ношечка" прибыла к месту назначения – там оставался ПШИК. Он выпивал катык, помню, усаживался на холмик, лепешечку съедал более рационально: отламывал кусочек, отправлял в рот, слегка подержав его во рту, он вытаскивал изо рта – что осталось, клал огрызочек на ладонь, катал шаричек, далее "шарик" отстранял в сторонку и место, где катался шарик – слизывал.
Боречка продлевал свое удовольствие. Видимо эта методика с "шариком" практиковалась в стенах детского дома.
Много дней спустя, когда Борю привели домой – он катал шарики, и прятал под подушку.
Были иногда – очень редко, и светлые дни…
…Отоварили талон на 500 грамм хлеба. Семейным советом решили: хлеб нужно продать, и, на вырученные деньги купить кукурузной муки. День предвещал вкусный обед, а если еще налить в кастрюлю больше воды, то каша получится жиже – но больше.
Меня командировали на рынок, я твердо стою на той цене, какую мы наметили… И вдруг – о горе мне – из за моей спины на мою руку с хлебом протягивается длинная рука чеченца – он хватает наш хлеб и заглатывает в один момент. Мою реакцию и последствия можно представить. Иллюзии о предстоящей коллективной каше испарились вмиг.
Все последующие дни были так похожи, у нас была одна цель – раздобыть еду и выжить.
Описанные эпизоды – это выборочно взятые будни военных дней. Мы привыкли к такому укладу жизни, забыв о благах короткого детства. Мы воспринимали как должное все, что с нами происходило. Мы не по годам стали взрослые.
Мы сидели на ступеньках крыльца, обхватив колени худыми и длинными руками, тупо вглядываясь в даль, откуда на горизонте должна была появиться наша спасительница – мама.
У мамы была знакомая семья. Они сочувствовали, иногда даже чем то помогали. У них имелись небольшие сбережения, и они решили заняться мелким бизнесом. Маму пригласили в "компаньоны" – хотя у нас не имелось и "ломанного гроша за пазухой". Эта идея предвещала нам "светлое будущее".
Поначалу покупалось мыло. Брусок мыла разрезался на маленькие кусочки и продавали в розницу. Выкраивался "навар", из которого маме выделялась "доля" – сумма, позволившая детям купить по стакану молока.
Нас с Яшей усаживали поодаль, и мы, конспиративно оберегали вверенный нам товар – мыло, от милицейской облавы – им тоже хотелось жить.
Парольная кличка милиционеров была "акнэпэлэ" – в переводе это означило "пуговичка". При первом сигнале об облаве, пятачок, где обычно стояла мама, мгновенно пустел.
Далее ассортимент товара "богател": появилось масло хлопковое, спички.
Маму не раз уводили в милицию, но ее спасал убедительный рассказ о ее семейном положении - маму отпускали домой. Ни долго мама "работала" на рынке – этот вид труда ее не устраивал.
Как бы там ни было – мы живы, на горизонте – конец войны, но мы еще бедствуем – голодные, одеть нечего, нам не до учебы в школе…
7
Заканчивался 1944 год.
Именно в этом году, я "доходив" в шестой класс,
с большими пропусками, с перерывами по причине болезней
и отсутствия одежды, я класс закончила.
Нам, одноклассникам, в добровольно – принудительном порядке
было предложено поехать в "Оздоровительный рабочий
лагерь". Сборы были не долгими.
… Сутки мы ехали поездом до города Ош – это самая горячая
точка Узбекистана.
Нас сопровождала учительница. Оформив документы – путевки по прибытию в город Ош, нам предстоял переход, к месту назначения, под палящим солнцем – без воды и еды. Ужасно хотелось пить.
Мы достигли места, где росли камыши. Проводница сказала: "Раз растут камыши – должна быть вода". Забыв про усталость – ринулись к камышам. Лужа, покрытая зеленой плесенью, с плавающими моллюсками и всякой живностью.
Мы, разгребая руками плесень, лежа на животе, окунулись в эту лужу. Мы, как бы цедили эту воду, не вслушиваясь в мольбы проводницы, что вода не питьевая.
Нас привели к холмам к вечеру. Взрослые, что были с нами, установили палатки, разместили нас. Здесь нам предстояло "оздоровление" в течение полутора месяцев, а может и дольше.
Нас ознакомили с планами предстоящего: мы обязаны взбираться
на гору, разыскивать растения с длинными лопухами, стелющимся
на земле. Выкопать корень – дубитель. В военное время корень
– дубитель использовался в подошвах обуви.
Распорядок дня (учитывая высокую температуру днем):
Подъем - в 6 утра до 12 дня
Перерыв - до 18 вечера
Вечером работа с 18 до темноты.
Норма 16 кг.
Итак, пошел отсчет времени нашего "оздоровления".
Мы вставали утром на рассвете.
Утром получали паек – 1 лепешка узбекская – на весь день.
Лепешку мы сглатывали в один момент.
В обед что то мокрое. Вода была привозная.
Ужин – часть положенной лепешки, которую съели утром.
Работа непосильная для истощенных от хронического голода
У нас проблемы со здоровьем – медиков с нами нет.
Мы делали вылазки в низину холма, где росли фисташковые
рощи, рискуя быть съеденными шакалами.
Шакалы ночью подкрадывались к нашим палаткам, они душераздирающе выли детским плачем. Мы дрожали, боясь выйти в туалет.
Нарвав днем фисташки, мы с ними управлялись в вечерние часы.
Опасность подстерегала нас везде. В горах и на окраинах Средней Азии, какие только твари ни обитают. Главная, смертельная опасность – это укус скорпиона. Отличие его от жука – это "крест" на чешуе спины. И еще родственная со скорпионом фаланга. Фаланга опасна тем, что она прыгает на человека – укус ее также смертелен.
Мы привыкли контролировать друг друга от этих тварей.
Мне приснился вещий сон. Какая-то глубокая яма, в ней по пояс в земле сидит мама. Она старается выкарабкаться и ей это удается. Я почувствовала тревогу.
Отработав намеченный срок "оздоровительной кампании", нас, высушенных под солнцем, отправили домой.
Наученные опытом, мы запаслись водой – переход до города Ош показался терпимее.
Чтобы попасть на Наманганский утренний поезд, нам предстояла ночевка в городе Ош. Нас поселили в школе.
Наши проводники, раздобыв пакет кукурузной крупы, сварили котел каши. Шли дискуссии по поводу того, как кашу делить – решили – по половнику, а оставшуюся добавить.
Мы набросились на это "чудо – блюдо"! И вдруг, что – то нас остановило – в каше оказались разбухшие черви. Не буду описывать наши эмоции, но кашу съели.
Приехав домой, вернее "добравшись", я обнаружила,
что мама в бреду, высокая температура – малярия в полной
силе. Вот он вещий сон!
За отличную работу и старание, мне был вручен первый приз!
Я приехала домой обутая в сапожки – верх замша, низ –
коже заменитель.
Сколько лет я мечтала о такой роскоши – но сапожки достались Семке. Яше я привезла что-то типа лаптей – кусок высушенной, какой – то животной шкуры, стянутой шнурком – в таких мы лазили по горам.
Кстати, я всегда приезжала с подарками – будь то с работы на хлопке, или помощь по уборке урожая в кишлаке – мне дарили чай, что то из продуктов.
…Ковыряние в земле по добыче дубителя, не прошло для меня
бесследно. Еще там, в горах, у меня начал нарывать большой
палец правой руки. Прибыв домой, нарыв вырос до размеров
раздутого шара.
От боли я кричала, корчилась, молила о помощи. Мама больная, помочь некому. Видимо, мои ночные вопли утомили Веру Алексеевну – она поволокла меня к хирургу. Там мне оказали помощь и определили, что произошло гноение кости. Я на всю жизнь осталась с уродливым пальцем.
Продолжение: 1945 год и окончание войны
Другие разделы сайта